Технология проведения лесоустроительных работ в Алтайском округе во второй половине XIX в.
«Приведение лесов в известность» с середины XIX в. проводилось в соответствии с «Правилами управления и пользования лесами Алтайского горного округа» 1850 г.[1], заменившими «Инструкцию» 1830 г.[2] Применявшаяся технология представляла собой довольно трудоемкую и длительную процедуру составления граничного плана лесной местности путем инструментального измерения каждой лесной дачи. В рассматриваемый период съемки производились с использованием в качестве инструментов мензулы (геодезический полевой чертежный столик, состоящий из планшета и штатива) и астролябии (геодезический прибор для измерения углов). При определении границ лесных кварталов и румбических углов использовали астролябию. При съемке насаждений предпочитали пользоваться мензулой, нанося на планшет лесные кварталы. Планшет представлял собой лист бумаги, наклеенный на мензульную доску. При сотенном масштабе съемки и при разделении дачи на 100 дес. на нем умещалось 15 кварталов[3]. Планшетная съемка применялась на протяжении всего периода лесоустройства в лесах Алтайского (горного) округа.
После составления граничного плана приступали к съемке внутренней ситуации лесной дачи и делению ее на части. Если дача состояла из соснового леса, растущего в равнинной местности, то предварительно ее разбивали на четырехверстные кварталы. Далее прорубались просеки визирными линиями через каждую версту и ставились столбы с номерами кварталов. Независимо от типа лесных насаждений в даче на план наносились все имевшиеся в ней дороги, водные объекты, овраги, пашни и т.д. На основании полученных данных составлялись карты и вычислялась площадь измеренных и нанесенных на них частей леса. На граничных картах помимо границ лесных дач обозначались все внутренние объекты. Подробные карты копировались с граничных с той лишь разницей, что все внутренние объекты рисовались красками, а лесонасаждения обозначались по породе и возрасту. Общие карты составлялись для всего лесничества. Результаты съемки отображались в таксационной ведомости. Кроме того, для каждой дачи создавалось статистическое и хозяйственное описание, включавшее большой объем информации от географического положения местности до угрожавших лесу вредителях.
Описанная процедура была несовершенна, так как по соображению экономии на специалистах определение запасов древесины в лесной даче, вычисление прироста и таксация насаждений проводились глазомерно. Приводившиеся в таксационных ведомостях данные получали на пробных площадях или вычисляли по результатам прежних рубок. Поэтому один из основных документов по лесоустройству был приблизительным и неточным, его нельзя было признать достоверным в полной мере[4]. Так, например, даже в 1895 г. в выписке-справке из чертежного архива «о количестве лесов, занимаемых казаками форпостов и редутов в Алтайском округе» напротив большей части лесов стояли пометки «не показано количество» или делалась ссылка: «план у лесничего»[5].
Качество «приведения лесов в известность» во многом зависело от отношения к своей работе участников лесоустроительных партий и их количества. Первую из них возглавил Д.А. Машуков. Она состояла из двух горных межевщиков, четырех чертежников и двенадцати рабочих Барнаульской заводской конторы для пробивания просек и установки на них граничных знаков[6]. В 1842 − 1843 гг. ими были обмежеваны и разделены визирными линиями в 1,5 сажени шириной на четырехверстные кварталы Барнаульский, Савинский, Бобровский, Касмалинский и Кулундинский боры. В целях экономии рабочей силы и времени при производстве работ Д.А. Машуков предложил вместо визирных линий использовать лишь засечки на деревьях. Негативные последствия этого нововведения стали видны спустя годы, когда засечки заросли и межевые единицы было довольно трудно обнаружить на местности[7].
В интересах алтайской промышленности в проектах межевых работ обращалось внимание на более точный учет растущей древесины. Но проблемное состояние лесных насаждений, выявленное лесоустроителями, не становилось препятствием к их использованию в производстве металлов. Так, при характеристике лесов Салаирского края, указывалось, что сосновый лес в нем дольно редкий и незначительный, однако «крайне необходимый для пламенных работ» Гавриловского и Гурьевского заводов, следовательно, также подлежащий заготовке на угольное жжение[8]. Прапорщик В.И. Сизых, занимавшийся межеванием лесов в этом районе в 1843 г. составил их описание, указав площадь равную 1 160 081 дес. Это первые дошедшие до нас сведения о черневых лесах салаирской тайги, но их точность нельзя безоговорочно принимать на веру, поскольку межевание проводилось в тех куренях, где велась заготовка лишь сосновых дров. Именно они представляли главный интерес в качестве топлива и строительных материалов для Гавриловского и Гурьевского заводов. По свидетельству В.И. Сизых, все приграничные к Салаирским рудникам леса были разделены на семь отдельных частей, называвшихся куренями: Урский, Юрманский, Большереченский, Обской, Орский, Инский, Крохалевский. Вырубка лесов для заводов производилась только в первых трех куренях, в остальных, из-за их отдаленности, лес заготавливали лишь приписные крестьяне для собственных нужд[9]. К ширине квартальных просек подходили дифференцированно. Вблизи заводов она составляла 10 саж., а в отдаленных лесах − 40-50 саж.[10] Это делалось для более удобного проведения операцией по углежжению.
Поручик А.Б. Коптев в 1844−1845 гг. занимался обследованием лесов Змеиногорского края. Им были размежеваны и разбиты на четырехверстные кварталы Локтевский, Шульбинский и Барнаульский боры[11]. В 1857 г. это позволило составить общий свод данных о Локтевском, Шульбинском, Шульбинско-Николаевском (ведения Змеиногорского рудника и Локтевского завода), Гатском, Северном и Касмалинском (ведения Змеиногорского рудника) борах. К моменту составления свода таксация Гатского и Северного боров была еще не окончена, однако проведенная ранее съемка, показала, что общая площадь лесных массивов Змеиногорского края составляет 718 797 дес. 8 900 саж.[12]. До 1850 г. также продолжались межевые работы в лесах Барнаульского и Павлоского заводов под наблюдением поручика Д.А. Машукова, Локтевского и Змеевского заводов – подпоручика П.А. Зуева, Сузунского завода − прапорщика С.Б. Коптева, лесов Салаирского края и Томского железоделательного завода – поручика А.Б. Коптева[13]. Летом 1852 г. проводились работы в лесах Барнаульского, Салаирского, Сузунского и Змевского округов. Было снято на план, описано и протаксировано 221 208 дес. 760 саж. Всего за 1842 по 1852 г. было снято и описано 2 881 392 дес. Это, по оценке Д.А. Машукова, составляло более 41% от всей лесной площади округа, установленной по результатам раннего лесоустройства в размере 6 897 080 дес. [14]. Через два года площадь снятых на планы и описанных лесов выросла до 3 158 028 дес. 650 кв. саж.[15]. В 1857 г. количественный показатель составил уже около 3 900 000 дес. Итогом проведенных работ в 1850−1859 гг. также явилось таксационное описание лесов Барнаульского и Локтевского округов[16]. Наиболее сохранившимся из них и информативным, с подробным данными и указанием года межевания каждого бора, является сводная «ведомость по запасам и расходам леса Барнаульского лесного округа 1857 г.»[17].
С 1849 г. число лесоустроительных партий, являвшихся первичной структурной единицей лесоустроительных экспедиций, было доведено до тринадцати. По сравнению с началом 40-х гг., когда действовало всего три партии, это было значительным шагом вперед в продвижении лесоустроительного дела в алтайских лесах. Каждая партия состояла из чертежника (лесного урядника) и шести рабочих. Общее руководство лесоустройством возлагалось на четырех человек со специальным лесным образованием (лесных офицеров)[18].
Новая кампания по лесоустройству 60 – 70-х гг. XIX в. оставила после себя скудную, отрывочную и противоречивую информацию. Точные сведения о положении и состоянии лесов отсутствовали, имевшиеся карты и планы не соответствовали натуральным границам лесных массивов[19]. Так, в 1872 г., на основании известных к этому времени лесоустроительных данных была составлена лесная карта округа. Однако сам составитель, управляющий Лесной частью С.Б. Коптев, довольно критически отзывался о ее достоверности. В своем докладе Горному правлению в 1874 г., он говорил о полном несоответствии данной карты «действительному местоположению, величине и состоянию боров»[20]. Впоследствии аналогичная характеристика проведенного лесоустройства была дана ревизионной комиссией 1882 г.[21]. В настоящее время остается только догадываться об истинных причинах составления заведомо недостоверного картографического материала.
Из переписки Кабинета с Горным правлением нам известно, что лесная площадь Алтайского горного округа к 1881 г., по результатам лесоустройства 60 – 70-х гг. XIX в., определялась в 5 000 000 дес., из них приведенных в известность числилось 2 597 401 дес., неприведенных – 2 402 594 дес., где преобладали черневые леса с господствовавшими насаждениями пихты и березы[22]. Однако специалист в лесном деле статский советник Р.Н. Тонков в ноябре 1894 г. в записке «Лесное дело в Алтайском округе», руководствовался сведениями ревизионной комиссии Министерства императорского двора 1882 г. Она по каким-то причинам явно занизила площадь лесных пространств округа до 3 233 000 дес. По мнению Р.Н. Тонкова, столь существенная разница в показателях свидетельствовала о «низкой» результативности проводившихся ранее лесоустроительных работ, поскольку между ними практически отсутствовала системная взаимосвязь, а получаемые разрозненные данные не позволяли с точностью установить лесную площадь[23].
В ходе административной реформы 1883 г., реорганизовавшей окружной аппарат управления и установившей более дробное деление лесов, к лесоустройству стали относиться как к одному из антикризисных мероприятий. Оно должно было выявить сырьевой потенциал лесов, прилегавших к заводам. Так, например, Зыряновское заводоуправление в целях удешевления стоимости горнозаводских работ приняло решение производить выплавку руды в местах более близких к рудникам. Для этого начальник Алтайского округа Н.И. Журин распорядился «привести в известность» леса по р. Бухтарме. Лесоустроительные работы в Бухтарминских лесах продолжались с 1885 по 1886 г.[24] За этот период было подробно снято и описано 88 499 дес. лесов между реками Тургусуном и Карболихой. По решению Горного совета в 1887 – 1891 г. таксатор Чайгин провел лесоустройство Бобровского бора для нужд Барнаульского сереброплавильного завода[25]. Масштабность проведенных межевых работ наглядно отражена на отчетной карте в приложении 12. Необходимость определения производительности Локтевского сереброплавильного предприятия стимулировало проведение устройства Гатского бора таксатором Соболевым. Всего в Гатском бору в 1890 − 1893 г. было снято 181 286 дес.[26]. По мнению специалистов, съемочные работы могли быть закончены в 1892 г. силами девяти межевщиков. Однако таксационные работы, как более трудоемкие и кропотливые, требовали более значительных временных затрат. Для ускоренного завершения начатого мероприятия в помощь Чайгину и Соболеву был направлен служащий по вольному найму при Земельной части помощник межевщика Соломон Менделевич Великолюд, окончивший в 1890 г. Петербурский лесной институт в звании ученого лесовода II разряда[27].
По официальной оценке, лесоустроительные работы 1885 – 1894 гг., проводившиеся по р.Бухтарме, в Бобровском, Гатском и Караканском борах являлись более совершенными по сравнению с работами предшествовавшего периода лесоустройства[28]. Во многом это было вызвано строительством Сибирской железой дороги и перераспределением лесных угодий в связи с активным переселенческим движением на Алтай[29]. Закрытие в 1893 г. Барнаульского, Змеевского, Локтевского и Павловского сереброплавильных заводов опосредованно усилило позиции лесной отрасли в экономике округа, способствовало дальнейшей переориентации кабинетского хозяйства на извлечение доходов от земельных и лесных ресурсов и выводило лесоэксплуатацию из подчиненного положения по отношению к горно-металлургической промышленности.
Стоит признать, что «приведение лесов в известность» в Алтайском горном округе в течение XIX в. отличалось довольно низкой продуктивностью. Главная причина такого положения, на наш взгляд, состоит в слабой материальной базе Лесной части и отсутствии при ней постоянно действовавшего лесоустроительного подразделения. Но даже то, что было сделано в 1830 – 1859, 1885 – 1894 гг. оказалось достаточным, чтобы в 1893 г. Совет лесничих Алтайского округа разработал классификацию лесных дач по степени их истощения, получившую широкое применение в лесном хозяйстве. В ней все леса округа были поделены на четыре категории: IV – «хорошо сохранившиеся лесные дачи», т.е. с преобладанием одновозрастных старых или приспевающих насаждений; III − «дачи расстроенные», т.е. с избытком разновозрастных насаждений и преобладанием перестоя; II − «дачи истощенные», т.е. в которых не менее 70% площади оставляют молодняки; I − «дачи истребленные, из которых совершенно нельзя производить отпуск», т.е. такие лесные массивы, где не менее 70% площади оголено без возможности естественного облесения. Процентное соотношение перечисленных категорий лесов на территории округа выглядело следующим образом: IV – 33%; III – 18%; II – 34%; I – 15%. Так, например, к истощенным и истребленным дачам относились Барнаульский, Склюихинский бор и северная часть Локтевской боровой ленты[30].
Если основываться на данных лесоустройства, которыми располагала Лесная часть к концу XIX в., лесной фонд округа составляли либо «истощенные», либо «истребленные» дачи, частично или полностью непригодные к лесоэксплуатации. Сложившуюся неблагоприятную обстановку в лесном хозяйстве локтевский лесничий А.С. Булавас излишне категорично, но метко охарактеризовал следующим образом: «на Алтае лесное хозяйство нисколько не ушло от того невежественного и грубого ведения, какое существовало в Европейской России допетровского периода. Здесь лесное хозяйство отсутствует совершенно»[31]. Для специалиста в лесном деле конца XIX в. такая оценка состояния лесного фонда подчеркивала прежде всего некомпетентность его предшественников, их неспособность создать лесное хозяйство, которое бы отвечало требованиям правильного и научнообоснованного лесоводства. Безусловно, в суждении А.С. Булаваса есть доля истины. Она состоит в практиковавшемся формальном подходе к межеванию лесных дач, слабом охвате их таксацией, отсутствии преемственности между проводившимися в 30−50-х, 60 – 70-х, 80 – 90-х гг. XIX в. лесоустроительными работами, их обособленном характере.
Для исследователя данной проблемы важна еще одна сторона. Предъявляя претензии к лесоустройству 30 – 90-х гг. XIX в. следует учитывать, что его теория и практика постоянно совершенствовались и невозможно с мерками конца XIX в. подходить к оценке проведенных работ в более ранние периоды. Кроме того, господство монопрофильной экономики в Алтайском регионе, где лес является преимущественно топливом для горно-металлургических предприятий, ставило специалистов Лесной части в положение, когда их стремление привнести в алтайские леса грамотную технологию хозяйствования, сталкивалось с непониманием ведомственной бюрократией ее полезности для финансово-экономических показателей производственно-территориального комплекса.
Список использованных источников и литературы:
[1] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7166. Л. 1 – 50 об.
[2] Инструкция об управлении лесной частью на горных заводах хребта Уральского по правилам лесной науки и доброго хозяйства. Изданная Министерством финансов в 1830 г. − СПб.: Тип. Экспедиции заготовления гос.бумаг, 1833.
[3] Шелгунов Н. Лесоводство. Руководство для лесовладельцев. СПб., 1856. С. 145.
[4] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7166. Л. 10−16 об.
[5] ГААК. Ф. 3. Оп. 1. Д. 175. Л. 56-59.
[6] ГААК. Ф. 2. Оп. 1. д. 352. Л. 14.
[7] ГААК. Ф. 2. Оп. 1. д. 352. Л. 90 об.
[8] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7106. Л. 47 – 49.
[9] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7106. Л. 161, 163.
[10] ГААК. Ф. 2. Оп. 1. Д. 352. Л. 160 – 160 об.
[11] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7107. Л. 82 – 83, 135.
[12] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7144. Л. 15 – 23.
[13] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7122. Л. 1 – 2.
[14] ГААК. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1835. Л. 182 – 183.
[15] ГААК. Ф. 2. Оп. 1. Д. 1857. Л. 100 об.
[16] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7144. Л. 3 – 6.
[17] ГААК. Ф. 2. Оп. 2. Д. 7188. Л. 13 – 22.
[18] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3993. Л. 43 об.
[19] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3993. Л. 44; Соболева Т.Н. Основные этапы лесоустройства в Колывано-Воскресенском (Алтайском) округе XIX – начале XX в. // Вопросы историографии, истории и археологии. Омск, 1996. С. 49−52.
[20] Краткий исторический очерк Алтайского округа (1747 – 1897 гг.). СПб., 1887. С. 137.
[21] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3993. Л. 3.
[22] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 156. Л. 283.
[23] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3993. Л. 3.
[24] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 156. Л. 285 об. – 286.
[25] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 156. Л. 286 об.
[26] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 156. Л. 286 об. −287 об.
[27] ГААК. Ф. 3. Оп. 1. Д. 170. Л. 64 – 66.
[28] Обзор деятельности округа за пятилетие (1911 – 1915) с краткой исторической справкой за предшествовавшее время. Барнаул, 1916. С. 114.
[29] Обзор деятельности Министерства Императорского Двора и Уделов за время царствования в бозе почившего государя императора Александра III (1881 – 1894) / Сост. ст. сов-к М.И. Струков, надворные сов-ки Ф.Н. Литвинов, П.М. Оберемченко, коллеж. асессор А.Н. Коковихин и титуляр. сов-к К.С. Линден; под ред. тайного сов-ка В.С. Кривенко. СПб.: Тип. Глав. Управл. Уделов, 1901. С. 29.
[30] ГААК. Ф. 4. Оп. 1. Д. 3993. Л. 75-79 об.; Обзор деятельности Алтайского округа за пятилетие… С. 109; Парамонов Е.Г., Межулин И.Д., Ишутин Я.Н. Лесное хозяйство Алтая. Барнаул, 1997. С. 28.
[31] ГААК. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1098. Л. 151.